«Солдат есть название честное…»

С первых же месяцев пребывания на посту вице-президента Военной коллегии Потемкин занялся преобразованиями в русской армии. Важным направлением этой деятельности он считал облегчение службы солдат. Работы оказалось непочатый край. В «Сборнике биографий кавалергардов» отмечалось:

«Еще до рождения Потемкина, в 1737 году, русская армия взяла Очаков, над которым он столь потрудился пятьдесят лет спустя, и в годы его юности побеждала уже Фридриха II, несмотря на многие недостатки ее устройства. Эти недостатки сознавали и с ними боролись Румянцев, Панин, Суворов, но поборол их Потемкин.

В своей книге „О русской армии“ генерал-поручик Степан Матвеевич Ржевский так оценивал состояние войск до реформ, проведенных Потемкиным:

„Люди отменно хороши, но как солдаты слабы; чисто и прекрасно одеты, но везде стянуты и задавлены так, что естественных нужд отправлять солдат не может: ни стоять, ни ходить спокойно ему нельзя“.

К сожалению, слабую подготовку имели не только солдаты, но и офицеры, и генералы. Однажды в период Семилетней войны генерал-фельдмаршал А. Б. Бутурлин, расстелив перед собой карту, начат постановку боевых задач подчиненным командирам. При этом присутствовал президент Военной коллегии генерал-фельдмаршал З. Г. Чернышев. Он сразу заметил, что Бутурлин вовсе не понимает, что показывает на карте — обстановку ему нанесли еще прежде, офицеры квартирмейстерской службы. Чернышев, воспользовавшись тем, что Бутурлин отвлекся, потихоньку перевернул карту другим концом. Не обратив на то внимание, главнокомандующий продолжал водить карандашом перед собой по… морю.

— Тут утонешь, — с иронией проговорил Чернышев, отводя в сторону руку главнокомандующего.

Уже во время первых инспекционных смотров Потемкин стал обращать главное внимание не на внешний блеск, а на боеспособность войск. Полки, по его докладам, отличались „исправностью людей и лошадей“, и их снаряжение было вполне прилично, что отдавало „начальнику справедливость“. Однако подготовка многих полков оставляла желать лучшего, на что и указывал Григорий Александрович в своих докладах. Обращая внимание на необходимость самого серьезного подхода к обучению и воспитанию солдат, Потемкин требовал, чтобы офицеры обучали подчиненных, „избегая сколько можно бесчеловечных и в обычай приведенных к сему побои, творящих службу отвратительною, но ласковым и терпеливым всего истолкованием…“

Но кто же привел в обычай издевательства и зуботычины? Кто сделал упор на палочную дисциплину, а не на сознательное отношение к исполнению воинского долга? Ответ на этот вопрос можно легко найти, если вспомнить, с чьего правления в России начались садистские изуверства. Да, все это было с петровских времен, о чем писал адмирал П. В. Чичагов. Именно при Петре проникли во многие эшелоны государственное власти и в военное управление иноземцы, которые не щадили русских людей, а заодно и Петра I убедили в том, что порядок можно навести лишь изуверскими методами.

Непонятно только, зачем нужно было что-то менять — Россия и в прежние века была непобедима, ее войска били многих ворогов, проиграв лишь несметным полчищам монголо-татарским, да и то проиграв временно.

Русский военный историк профессор генерал-майор Н. Ф. Дубровин писал о положении дел в середине XVIII века:

„Необходимо заметить, что в русской армии в это время был наплыв иностранных офицеров, преимущественно немцев. Их принимали без всякого разбора, и современники среди себя видели камердинеров, купцов, учителей, переодетых российскими штаб-офицерами. Офицерский чин давался многим и без всякого затруднения. Его получали подрядчики, умевшие угодить сильному, влиятельному лицу, и дети, едва вышедшие из пеленок“.

Екатерина II в первых же указах запретила производить в офицеры и даже записывать в полки детей, не достигших пятнадцатилетнего возраста. Стремилась она всячески и ограничить в армии число иноземных наемников, хотя что касается людей достойных, проявивших себя во многих походах и войнах, то для них делались исключения на протяжении всего ее царствования.

Бороться было нелегко, ибо засилие иноземцев оказалось подавляющим. Вот с каким положением столкнулся Алексей Иванович Хрущев, писавший уже в чине генерала от инфантерии книгу: „Размышления, в каком состоянии армия была в 1764 году“:

„Вступил я в службу самым маленьким офицером в армию… С солдатом иноземные офицеры обращались грубо и жестоко; палка была в таком употреблении, что, стоя в лагере, от зари до зари, не проходило часа, чтобы не было слышно палочной экзекуции… Всякий офицер, по своим нравственным качествам и образованию мало отличавшийся от солдата, старался палкою доказать свое достоинство и значение“.

Григорий Александрович Потемкин, вступивший в службу еще до восшествия на престол Екатерины II, безусловно, был свидетелем этого положения и уяснил всю его низость и пошлость. Недаром уже в годы русско-турецкой войны он в своем отряде завел совершенно иные порядки. Впрочем, во всей армии Румянцева они резко отличались от того, что творилось в других объединениях российских войск.

Получив пост вице-президента Военной коллегии, Потемкин стал добиваться прекращения изуверств повсеместно, опираясь в деятельности своей на милосердие императрицы, которая была с ним в этом полностью солидарна.

Можно привести десятки приказов и ордеров, свидетельствующих о борьбе Потемкина с порядками, насажденными иноземцами.

„Г. г. офицерам гласно объявите, — писал он в одном из приказов, — чтоб с людьми обращались с возможною умеренностью, старались бы об их выгодах, в наказаниях не преступали дозволенных были бы с ними так, как я, ибо я их люблю, как детей“.

В другом приказе он требовал:

„Наблюдайте крайне, чтоб гг. штаб- и обер-офицеры больше увещанием и советом, а отнюдь не побоями солдат всем экзерцициям обучать старались“.

Забота проявлялась не только в требовании умеренности в наказаниях и терпения в обучении. Потемкин неоднократно подчеркивал, что солдату необходимо своевременно выдавать все, положенное по штату.

„Строго я буду взыскивать, — писал он, — если какое в том нерадение будет, и если солдаты будут подвержены претерпению нужды от того, что худо одеты и обуты“.

Будучи сам предельно честным и щепетильным в отношении денег человеком, Григорий Александрович сурово карал тех, кто не брезговал средствами, предназначаемыми для подчиненных. „Употребите старание ваше, — писал он одному из подчиненных генералов, — пресечь неприличное офицерами распоряжение деньгами солдатскими. Полковой командир может сие учинить по их (солдат) только просьбе, когда может доставить потребные вещи ниже той цены, за какую сами они купить могли“.

Требования подкреплялись суровыми взысканиями. Так в ордере от 9 мая 1788 года Потемкин писал генеральс-адъютанту Рокосовскому:

„Предерзкие поступки некоторых офицеров вверенных вам баталионов Фанагорийского гренадерского полка требуют всей законной над ними строгости, которую и принужден я употребить над ними… Предписываю чрез сие капитана Свиязева за мучительные подчиненным побои… лиша чинов, написать в рядовые. Капитана Суняшова и подпоручика Бураго за продажу солдатского провианта, лиша также чинов, но только на три года, равномерно причислить рядовыми. Прапорщиков Борисова и Велихова за пьянство их, яко нетерпимых в службе, из полку выключить с приложенными при сем паспортами“.

Сурово карал Потемкин не только офицеров, но и генералов. Так, узнав о незаконном использовании солдат в личных целях генералом Давидом Неранчичем, он писал в ордере его непосредственному начальнику генералу Нащокину:

„Я вам даю знать, что у генерал-майора Перанчича найдено в обозе шестьдесят гусар и все по моему приказу отобраны. Сие с такою строгостию повелено мною взыскивать, что ежели я найду у вас в обозе военных или нестроевых принадлежащих армии людей, то за каждого взыщу по десяти рекрут, а может еще и хуже будет; я уже знаю, что у вас есть двое мастеровых. Бога ради не доведите меня вас оскорбить“.

Облегчению участи солдата послужила и реформа в обмундировании, которую Потемкин стал проводить с первых дней своего возвышения. Он считал необходимым очистить полки:

„…от всех неупотребительных излишеств и каждый род войск поставить на такой ноге совершенства, чтобы в нем благопристойность была соответственно стремительному его движению“.

В 1783 году Григорий Александрович представил императрице подробнейший доклад об изменениях в форме одежды. Доклад поражает глубиной знаний истории формы одежды в целом и отдельных ее элементов.

„Когда в России вводилось регулярство, — писал он, — вошли офицеры иностранные с педантством тогдашнего времени, а наши, не зная прямой цены вещам военного снаряда, почли все священным и как будто таинственным: им казалось регулярство состоит в косах, шляпах, клапанах, обшлагах, в ружейных приемах и проч. Занимая себя такой дрянью, и до сего времени не знают хорошо самых важных вещей, как-то: марширования, разных перестроениев и оборотов.

Что касается до исправности ружья, тут полирование и лощение предпочли доброте, а стрелять почти не умеют, словом, одежда войск наших и амуниция таковы, что придумать еще нельзя лучше к угнетению солдата. Красота одежды военной состоит в равенстве и в соответствии вещей с их употреблением: платье должно служить солдату одеждой, а не в тягость. Всякое щегольство должно уничтожить, ибо оно есть плод роскоши, требует много времени, иждивения и слуг, чего у солдата быть не может“.

Далее Потемкин подробно разобрал недостатки существующих головных уборов, тесных кафтанов, камзолов, дорогостоящих лосиных штанов, которые необходимы были в ту пору, когда еще воины носили железные латы, да так и остались на оснащении войск, и прочих элементов обмундирования. В заключение он писал:

„Завиваться, пудриться, плесть косы — солдатское ли сие дело? У них камердинеров нет. Всяк должен согласиться, что полезнее голову мыть и чесать, нежели отягощать ее пудрою, салом, мукою, шпильками, косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал и готов!“

Императрица оценила по достоинству сделанное Потемкиным. Оценили и солдаты, о которых Григорий Александрович говорил:

— Я их люблю, как детей!

Да, он любил солдат, постоянно заботился о них, стремился облегчить их участь, охотнее и душевнее беседовал с рядовыми воинами, чем со знатными и напыщенными вельможами, однако это вовсе не означало, что был сторонником попустительства и панибратства, что потворствовал нарушителям дисциплины. Об этом он писал ярко и конкретно:

„Я предписал, чтобы наказания были легкие, но если бы кто дерзнул перед командиром быть ослушанным, того я накажу равным смертным наказанием.

Солдат есть название честное, которым и первые чины именуются. Гнусно и подло впадать им в прегрешение таковое как побег. Уходит бездельник и трус, то и желаю я, чтобы никто не впадал в столь порочный поступок, заключающий в себе нарушение присяги“.

Но как же добивался Потемкин высокой воинской дисциплины? До недавнего времени нам вдалбливали, что сознательное отношение к своему служебному долгу возможно лишь при социализме, что только революция дала возможность добиться сознательной дисциплины, а „при царизме“ все держалось лишь на палке, на страхе, на жестоких экзекуциях.

Однако при внимательном рассмотрении военно-воспитательной системы екатерининского времени убеждаешься, что она была достаточно стройной, продуманной и весьма результативной. Недаром же Потемкин, Суворов, Румянцев и другие полководцы русской национальной школы били врага не числом, а умением, и не было в мире силы, способной противостоять русскому солдату.

С первых дней службы солдату внушали отличительную черту русских солдат — непоколебимую историческую храбрость и верность». В «Инструкции пехотного (конного) полка полковнику» значилось, что каждый командир, каждый солдат обязаны заботиться «о пользе службы, чести и сохранении полка». Рекрута следовало убеждать, что он с момента вступления в службу «не крестьянин, а солдат, который именем и чином от всех его прочих званий преимуществен».

С рекрута требовали не слепого повиновения старшим, а «при обращении к начальникам быть без робости, но с пристойной смелостью».

Отмечая результаты реформ, проведенных Потемкиным, генерал Хрущев писал:

«Обращение полковников с офицерами, а офицеров с рядовыми сделали обоюдную связь любви и послушания… Беседы о службе, повиновении, сохранении присяги и верности впечатывались в молодые сердца офицеров, а от них в благомыслящих солдат…»

Значительные преобразования Потемкин провел в штатной структуре войск, в тактике действий. Им было написано немало подробнейших инструкций, разъясняющих, как обучать и воспитывать солдат, как отрабатывать навыки в производстве того или иного приема, как осуществлять марши, чтобы подразделения и части прибывали в назначенные районы в полной боевой готовности, как тренировать егерей в прицельной стрельбе, как отбирать людей в тот или иной род войск.

Немало инструкций и приказов издано и по содержанию госпиталей, по нормам питания в них солдат и даже по порядку лечения от тех или иных недугов. Интересны его замечания о диетическом питании при том или ином заболевании. Разносторонне образованный, мыслящий, интересующийся современными достижениями в медицине, Потемкин давал дельные рекомендации даже в тех областях, в которых, казалось бы, не мог по чину своему разбираться.

Остается только удивляться, как мог всего этого достичь один человек, обремененный множеством забот государственной важности. Мы сейчас упираемся ставшими модными книгами Дейла Карнеги, стараемся научиться у него правильно строить свой день, свои отношения с окружающими, преуспевать во всем и везде… И мы при этом не подозреваем подчас, что и нам есть с кого брать пример, есть у кого поучиться. Взять хотя бы одно только направление, как построить свой день, как суметь все учесть и ничего не забыть из многообразия дел. Стоит взглянуть на то, как строил свой день Потемкин, и невольно придешь к мысли — мы в наш бурный век разучились думать, разучились все: от «нижнего до высшего чина» — по терминологии XVIII века…